В этом году исполнилось 195 лет со дня рождения Льва Николаевича Толстого. Среди классиков мировой литературы его творчество занимает одно из первых мест. Писатель-романист Лев Толстой был избран членом-корреспондентом Императорской Академии наук, почётным академиком по разряду изящной словесности.

Известно, что  Лев Толстой был самым издаваемым в Советском Союзе писателем - за период  с 1918-го по 1986 годы общий тираж его изданных произведений составил более 436 млн экземпляров.

Между тем сама по себе личность великого писателя  ничуть не менее интересна, чем его творчество.

Русский театральный режиссёр и реформатор театра Константин Станиславский писал: «При жизни его мы говорили: «Какое счастье жить в одно время с Толстым!» А когда становилось плохо на душе или в жизни, и люди казались зверями, мы утешали себя мыслью, что там, в Ясной Поляне, живёт он - Лев Толстой! И снова хотелось жить».

Читая воспоминания современников о Льве Николаевиче, мы видим не только писателя и мыслителя, но и человека, который смеётся, шутит, озорничает и т.д.

«На большинстве его портретов и фотографий, - пишет о Толстом его секретарь Николай  Гусев (воспоминания «Два года с Толстым»), - на вас глядит суровое, иногда скорбное лицо; но в общении с людьми Лев Николаевич не всегда был таков. Он любил смех, охотно слушал весёлые безобидные рассказы и сам смеялся тихим, но заразительным смехом».

А доктор Душан  Маковицкий отмечал в своих «Яснополянских записках»: «Л. Н. по природе - шутник, полон юмора, в своих же писаниях воздерживается от проявления этого».

Александра Львовна Толстая о смехе отца вспоминала: «Кто знавал Толстого - помнит, как он смеялся. Он смеялся, как смеются очень молодые существа, безудержно, прерывая иногда смех стонами изнеможения, всем телом раскачиваясь взад и вперёд, смеялся до слёз, сморкаясь и вытирая слёзы; окружавшие часто, не зная даже, в чём дело, глядя на него, тоже начинали смеяться».

Наш внештатный автор Константин Майоров подготовил подборку интересных фактов из жизни великого писателя.

Прокурор на… дереве

В 1851 году Лев Толстой, приехал со своим другом Александром Оголиным, который станет казанским губернским прокурором, в имение  мужа своей тётки Владимира Юшкова (Пелагея Ильинична Юшкова, сестра отца Толстого).

Оголин был тип нового тогдашнего чиновника, молодого и комильфотного, и не взяточника. Владимир Иванович, привыкший к прокурорам важным, седым, толстым, почтенным, с крестом на шее и звездой, был поражён после знакомства с молодым чиновником.

«Когда мы приехали с Оголиным и подошли к дому, против которого была группа молодых берёз, я предложил Оголину, пока слуга докладывал о приезде, поспорить, кто лучше и выше влезет на эти березы. Когда Владимир Иванович вышел и увидал прокурора, лезущего на дерево, он долго не мог опомниться», - вспоминал впоследствии великий писатель.

На качелях с Тургеневым

Дочь Толстого Татьяна Львовна (в замужестве Сухотина) вспоминала следующий случай, произошедший летом 1881 года в Ясной Поляне:

«Утро. Я прихожу под липы перед домом пить кофе и застаю следующее: на длинной доске, положенной серёдкой на большую чурку, прыгают с одной стороны мой отец, а с другой - Тургенев. При каждом прыжке доска перевешивается и подбрасывает кверху стоящего на противоположном конце. То взлетает отец, то Тургенев. Взлетевший попадает опять ногами на доску, чем её перевешивает. Тогда взлетает стоявший на противоположной стороне, и т. д.

Тургенев носил, из-за своей подагры, огромные башмаки с очень широкими носками. При каждом прыжке эти поставленные рядом две огромные ноги ударяются о доску, и встряхиваются прекрасные белые кудри. До сих пор ясно вижу перед глазами эти две характерные фигуры, увлечённые детской забавой».

«Архитектор виноват»

Сергей Львович Толстой вспоминал случай вошедший в семье Толстых в поговорку: «Когда мы были детьми, брату Илье на ёлке подарили красивую большую чашку с блюдцем; это был подарок, о котором он мечтал уже давно. На радостях он схватил чашку и побежал её показывать кому-то, кажется - няне, но,.. перебегая из гостиной в залу, а в то время между этими комнатами был порог, впоследствии уничтоженный, Илья зацепился за порог, упал, уронил чашку, и от нее остались одни осколки. Илья заревел во все горло, а когда мать упрекнула его за неосторожность, он разозлился и сквозь слезы крикнул: Это не я виноват, виноват противный архитектор, зачем он здесь сделал порог? Отец это услыхал и рассмеялся.

В самом деле, умозаключение Ильи было неожиданно: он упал и разбил чашку, а виноват архитектор! Отец запомнил это изречение и стал применять его к тем случаям, когда человек выдумывает оправдание своему промаху или дурному поступку, сваливая вину на других, с больной головы на здоровую. Когда мы не выучивали урок, оправдываясь тем, что учитель плохо его объяснил, когда я однажды на охоте по неосторожности увязил лошадь в трясине, оправдываясь тем, что мне не сказали, где была трясина, когда брат или я падал с лошади, жалуясь на кучера, что он плохо оседлал лошадь, отец в этих случаях говорил: «Да, я знаю, отчего это произошло: архитектор виноват». И в глубине души приходилось сознаться, что архитектор тут был, пожалуй, и не при чём».

«Для Прохора»

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая вспоминала такую историю:

 «В детстве нас учили игре на фортепиано. Мой брат Илья был к этому абсолютно не способен. Его учитель-француз говорил, что, когда Илья начинает играть, собаки с воем убегают.

Однажды, когда отец занимался в своем кабинете, он вдруг услышал, как Илья поразительно лихо стал играть Шопена, ни на минуту не отпуская педали. Не обращая внимания на фальшивые ноты, он продолжал в ужасающем фортиссимо.

Отец поднялся и приоткрыл дверь в комнату, где играл Илья. Тут он понял, почему Илья стал таким виртуозом: в кабинете он был не один. Там находился наш столяр Прохор, вставлявший двойные рамы в окна. Мы все, особенно Илья, дружили со старым Прохором. Илья часто бывал у него в мастерской, научился столярничать и делать маленькие вещицы из дерева.

Папа понял, что Илья хотел блеснуть своей игрой перед Прохором. Вот почему бедный Шопен был принесён в жертву.

Папа тихо вернулся к себе, а потом поделился с нами своим наблюдением. С тех пор, если кто-нибудь из нашей семьи хотел поразить весь мир или заставить восхищаться своей персоной, - ему говорили: «Это для Прохора». И уверяю вас, что эти слова часто удерживали нас от бахвальства».

«Меня не показывают»

Лев Львович Толстой вспоминал один забавный случай с одной из многочисленных посетительниц Ясной Поляны: «Никто не знал, кто приедет или придёт сегодня, и иногда самая разнообразная компания людей собиралась вместе в нашем доме. Вот сидит профессор Мечников из Парижа, и Лев Николаевич беседует с ним на веранде.   

Вдруг является на тройке из Тулы разряженная полная дама и в страшной экзальтации летит прямо на веранду. Отец встаёт и подходит к ней, думая, что к нему приехала женщина по какому-нибудь важному для неё делу.

- Чем могу вам быть полезным? - спрашивает он её учтиво.

- Ах, Лев Николаевич! Ничем. Ничем! - отвечает дама, - я только хотела хоть раз взглянуть на вас!

- Извините, - говорит тогда Лев Николаевич, не на шутку рассердившись, - меня не показывают, - и, отвернувшись, уходит в дом. Сконфуженная дама села в коляску и укатила».

Мужик

«Отец всегда ходил в традиционной блузе, а зимой, выходя из дома, надевал тулуп. Он так одевался, чтобы быть ближе к простым людям, которые при встрече будут обходиться с ним, как с равным. Но иногда одежда Толстого порождала недоразумения. Вот что случилось однажды, - вспоминала Татьяна Львовна Сухотина-Толстая.

В Туле ставили «Плоды просвещения», сбор предназначался приюту для малолетних преступников. Меня попросили сыграть роль в пьесе. Я согласилась и часто ездила из Ясной Поляны на репетиции.

Во время одной из репетиций швейцар сообщил нам, что кто-то просит разрешения войти.

- Какой-то старый мужик, - сказал он. - Я ему втолковывал, что нельзя, а он всё стоит на своём. Думаю, он пьян... Никак не уразумеет, что здесь ему не место...

Мы сразу догадались, кто этот мужик, и, к большому неудовольствию швейцара, велели немедленно впустить его.

Через несколько минут мы увидели моего отца, который вошел, посмеиваясь над тем, с каким презрением его встретили из-за его одежды».

«На чай»

«От Москвы до Ясной Поляны около двухсот километров. Иногда отец проделывал этот путь пешком. Ему нравилось быть паломником; он шёл с мешком за спиной по большой дороге, общаясь с бродячим людом, для которого он был безвестным спутником. Путешествие обычно занимало пять дней. В пути он останавливался переночевать или перекусить в какой-нибудь избе или на постоялом дворе. Если попадалась железнодорожная станция, он отдыхал в зале ожидания третьего класса.

Раз во время такой остановки он решил пройтись по платформе, у которой стоял пассажирский поезд, готовый к отправлению. Вдруг отец услышал, как кто-то его окликает:

- Старичок! Старичок! - взывала дама, высунувшись из окна вагона. - Сбегай в дамскую комнату и принеси мне сумочку, я её там забыла...

Отец бросился исполнить просьбу и, по счастью, нашел сумочку.

- Большое спасибо, - сказала дама, - вот тебе за твой труд. - И она протянула ему большой медный пятак. Отец спокойно опустил его в карман.

- Знаете ли вы, кому вы дали пятачок? – спросил попутчик даму. Он узнал в запылённом от долгого перехода страннике знаменитого автора «Войны и мира». - Это Лев Николаевич Толстой.

- Боже! - воскликнула дама. - Что я наделала! Лев Николаевич! Лев Николаевич! Ради бога, простите меня, верните мне пятачок! Как неловко, что я вам его сунула. Ах, боже мой, что я наделала!..

- Напрасно вы так волнуетесь, - ответил ей отец, - вы ничего не сделали плохого... А пятачок я заработал и оставлю себе.

Поезд засвистел, тронулся, увозя даму, молившую о прощении и просившую вернуть ей пятак.

Отец с улыбкой смотрел вслед уходящему поезду». (Из воспоминаний дочери писателя Татьяны Сухотиной-Толстой).

Последователь

Христо Досев - болгарский писатель, знакомый Толстого вспоминал одну интересную ситуацию:

«Из Сибири приехал крестьянин Агеев, сосланный туда на 4 года за поругание церкви. Он считал себя последователем Л. H., но сам Л. Н. говорил о нём, что он не религиозный человек.

В ссылке Агеев переписывался со Л. Н. И вот какой-то американец, путешествовавший по Сибири, узнал, что у Агеева есть письма Толстого, и попросил их у него, предложил 300 р. вознаграждения.

-  Но я отказал ему, - сказал Агеев.

Л. Н. рассмеялся.

- Напрасно! - сказал он весело. - Ты бы написал мне об этом, и тогда я бы накатал тебе ещё несколько писем! Тебе бы легче жилось».

В данном воспоминании рассказывается об Афанасии Агееве, крестьянине деревни Казначеевка Ясенковской волости Крапивенского уезда. Обвинённый в богохульстве Агеев был сослан в Сибирь. Отбыв срок ссылки, в начале 1908 года вернулся в Казначеевку, но в апреле умер от воспаления лёгких. Семье Агеевых граф и графиня Толстые продолжали помогать и в дальнейшем.